КРОВЬ ЕГО НА НАС И НА ДЕТЯХ НАШИХ

На главную страницу Текстовой архив Линки Пишите нам

В 1865 г. умер наследник престола Николай Александрович, старший сын Императора

Александра ІІ. Умер от чахотки и это большое русское горе вызвало злую радость не только вне России, но и в самой России. Потрясенный Федор Иванович Тютчев отозвался на злобное ликование странно звучавшим тогда стихотворением:

О, эти толки роковые,

Преступный лепет и шальной,

Всех выродков земли родной.

Да не услышит их Россия,

И отповедью да не грянет

Тот страшный клич, что в старину.

Везде измена.

Царь в плену, и Русь спасать его не встанет.

И толшько пол века спустя, 1917 г. Обнажился пророческий смысл Тютчевских строк. Плененный генералами-изменниками, в поезде под Псковым, Император всея Руси Николай ІІ покинутый Церковью, преданный народом пишет в своем дневнике горько и точно: «… кругом измена и трусость и обман». Генерал Рузский, Алексеев, Эверт, Брусилов, думские масоны требовали тогда от Царя отречения от престола в пользу Наследника. Государь поступил единственно возможным в тех обстоятельствах образом. Он подписал не манифест, какой только и подобает подписывать в такие моменты, а лишь телеграмму в ставку с лаконичным, конкретным единственным адресатом – начальнику штаба. Это потом его подложно назовут манифестом об отречении, но уже подписывая телеграмму, кстати, подписывая карандашом, это единственный государев документ подписанный Николаем Александровичем карандашом, Государь знал, как знало и все его предательское окружение, что это документ не законный. Не законный по очевидным для всех причинам - во-первых: отречение Самодержавного государя, да еще с формулировкой «в согласии с гос. думой» не допускалось никакими законами Российской Империи; во-вторых: в телеграмме Государь говорит о передаче наследия на престол своему брату Михаилу Александровичу, тем самым минуя законного наследника Царевича Алексея, а это уже прямое нарушение свода законов Российской Империи. Телеграмма государя в ставку подложно названная манифестом об отречении, была единственно возможным в тех обстоятельствах призывом государя к своей армии. Из телеграммы этой, спешно разосланной в войска начальником штаба ставки изменником Алексеевым, всякому верному и честному офицеру было ясно – что над государем творят насилие, что это государственный переворот. И долг присягнувшего на верную службу Царю и Отечеству повелевает спасать Императора. Чего, однако, не случилось. Войска сделали вид, что поверили в добровольное сложение государем верховной власти. Клятвопреступники! Они не услышали набатом молитвенно произнесенных, когда-то каждым из них слов присяги: «Клянусь Всемогущим Богом и, пред святым Его Евангелием, в том что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему Истинному и природному, всемилостивейшему и Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому и Его Императорскому Величеству Всероссийского Престола Наследнику верно и нелицемерно служить не щадя живота своего до последней капли крови, в чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь». Не стала армия спасать своего Царя, хотя никакой документ об отречении, пусть даже всамделишный документ об отречении не освобождал воинство от присяги и крестоцелования, если об этом в документе не говорилось напрямую. Год спустя, когда Император Германский Вильгельм отрекался от престола, он специальным актом освободил военных от верности присяги. Такой акт должен был подписать и Государь Николай Александрович, если бы действительно мыслил об отречении. По сей день не только историков озадачивают непостижимые факты – как могла «красная» армия в основе своей состоявшая из дезертиров, из кромешного сброда, стаей воронья слетевшаяся на лозунг: «Грабь награбленное!», возглавляемая прапорщиком Крыленко, редактором-крикуном «Окопной Правды», руководимая беглым каторжником Троцким, не имевшего малейшего, даже прапорщицкого военного опыта, предводительсвуемая студентом-недоучкой Фрунзе, юнкером Антоновым-Овсеенко, лекарем Склянским. Как могла вот эта «красная» армия теснить Белую Гвардию, громить Корнилова, Деникина, Врангеля, Колчака лучших учеников лучших военных академий, опытных военноначальников умудренных победами и поражениями в японской и германских воинах, собравших под свои знамена боевых закаленных на фронтах офицеров, верных солдат фронтовиков. Почему вопреки неоспоримым преимуществам, очевидному перевесу сил, опыта и средств, Белая Армия под началом самых лучших офицеров России потерпела поражение? Да потому что на каждом из них, и на Корнилове и на Деникине и на Колчаке, равно как и на каждом солдате, прапорщике, офицере лежал тяжкий грех клятвопреступника, предавшего своего государя, Помазанника Божьего. Для православного ясно – Бог не дал им победы.

Трагичные жуткие судьбы генерала Алексеева – это он держал в руках нити антимонархического заговора – Генерала Рузского пленившего государя и требовавшего от него отречения в псковском поезде, генерала Корнилова суетливо явившегося в Царское Село арестовывать августейшую семью и Наследника престола, которому он как и Царю приносил на вечную верность присягу, Генерала Иванова, преступно не исполнившего государев приказ о наведении порядка в Петрограде, адмирала Колчака, командовавшего тогда Черноморским флотом имевшего громадную военную силу и ничего не сделавшего для защиты своего государя. Судьбы этих генералов, как и печальные судьбы тысяч прочих предателей Царя свидетельствуют о скором и правом суде Божием. Рвавшиеся уйти из воли государя в феврале 1917 года, жаждавшие от Временного Правительства чинов и наград, и предательством их заработавшие, но уже через год , максимум два они расстались не только с тридцатью полученными серебряниками , с жизнью расстались! Такова истинная цена клятвопреступления. Генерал Рузский бахвалившийся в газетных интервью заслугами перед Февральской революцией зарублен в 18-м году чекистами на Пятигорском кладбище, генерал Иванов, командовавший особой южной армией, которая бежала под натиском Фрунзе, умер в 1919 году от тифа, адмирал Колчак расстрелян «большевиками» в 20-м году, успев прежде пережить, сполна испить чашу горечи предательства и измены. Генерал Корнилов погиб в ночь перед наступлением «белых» на Екатеринодар. Единственная граната, прилетевшая в рассветный час в расположение «белых» попала в дом, где за столом работал генерал. Один осколок – в бедро, другой - в висок. Священный ужас охватил тогда войска, Божью кару узрели в случившемся тогда солдаты. Судьба наступления была роковым образом решена. Грех клятвопреступления стал трагической судьбой всей Белой Армии, от солдат до командующих. Государь прощался с армией в Могилеве. Генерал Тихминов вспоминал: «Ровно в 11 часов в дверях показался Государь. Поздоровавшись с Алексеевым он обернулся направо к солдатам и поздоровался с ними негромким голосом. «Здравия желаем Ваше Императорское Величество!» - ровным громким и дружным голосом отвечали солдаты. Остановившись, Государь начал говорить. Он говорил громко и ясным голосом. Очень отчетливо и образно, однако сильно волнуясь. «Сегодня я вижу вас в последний раз», - начал Государь: «такова воля Божия и следствие моего решения». Император благодарил солдат за верную службу ему и Родине. Завещал во что бы то ни стало довести борьбу против жестокого врага. И когда кончил, напряжение зала все время сгущавшееся, наконец разрешилось. Сзади государя кто-то судорожно всхлипнул, достаточно было этого начала, чтобы всхлипывания, удержать которые присутствовавшие были видимо не в силах, раздались сразу во многих местах. Многие просто плакали и утирались, офицеры Георгиевского батальона, люди по большей части несколько раз раненные, не выдержали, двое из них упали в обморок. На другом конце зала рухнул кто-то из солдат конвойцев. Государь не выдержал и быстро направился к выходу». Так армия прощалась со своим Царем, рыдая, вскрикивая, падая в обмороки. О воинской присяге не вспомнил, от которой Государь не освободил свое воинство, о клятве защищать Императора до последней капли крови, не вспомнил никто. Армия не встала спасать Самодержца! Явив собою скопище, как и предсказывал Тютчев, «всех выродков земли родной». И как не больно признавать, но эта русская армия, по приказу самозванного масонского Временного Правительства арестовала Императора, хотя если бы отречение являлось законным, кому бы был опасен гражданин «бывший Царь»?! Это русская армия бдительно охраняла Царственных пленников в Царском Селе, в Тобольске и требовала снять погоны с Царя, запретить прогулки его детям, отказать Семье в возможности ходить церковь. Это русская армия подняв белое знамя сопротивления против большевизма начертав на нем не имя Монарха, а противные монаршему строю демократические лозунги, вовсе не помышляя об освобождении Императора, находившегося в то время в Екатеринбургском заточении, а ведь русской армии давалась от Бога последняя возможность спасти Царя и очистить себя от греха клятвопреступления. В Екатеринбурге прибывала российская академия генерального штаба по соседству с большевиками и с заточенным ими Царем беспрепятственно работали и обучались кадры военной бывшей царской армии, имевшие опыт наступательных операций, диверсионных и разведывательных служб. Здесь были величайшего уровня профессионалы своего дела, но не оказалось верных государю и присяге воинов. На одно только и хватило слушателя старшего курса академии гвардии капитана Малиновского с товарищами. Он рассказывал Соколову: «у нас ничего не вышло с нашими планами из-за отсутствия денег». И помощь августейшей Семье, кроме посылки кулича и сахара ни в чем не выразилась. Предав своего Императора, порушив закон и присягу, армия вся, и в этом состоит ответственность всех пред Господом за грехи многих, понесла заслуженное наказание. Разделение на «белых» и «красных», гибель и отступничество вождей, крушение воинского духа, армии не вставшей спасать своего Царя, Бог не дал победы.

За трагедией армии встает трагедия Русской Православной Церкви. Почему Ее, единую, с почти тысячелетней историей, мощную, родившую на рубеже веков великих святых: преп. Иоанна Кронштадского, преп. Оптинских Старцев, преп. Варнаву Гефсиманского, прославившую в одном только начале ХХ века больше семи угодников Божьих, открывавшую в те годы новые храмы, монастыри, семинарии, духовные училища, и этот нерушимый, казалось, оплот православной веры и самодержавного царства, вдруг в одночасье поразил гибельный пожар раскола, внутренних распрей, жестоких гонений со стороны безбожников и иноверцев?! Что сталось с православными, не с горсткой новомучеников исповедовавших Христа и верность Государю Императору, и с именем Христовым на устах погибших, а массой русских христиан, страха ради иудейского отвергшихся своего христианского имени и все таки попавших под мстительный меч репрессий. Где были их прежние духовные вожди и наставники кто бы остановил повальное богоотступничество? Коренное зло было совершено в Церкви 6-го марта 1917 года, когда Церковь в лице Св. Синода не усомнилась в законности царского отречения. Князь Жевахов вспоминал о тех днях: «поразительней всего то, что в этот момент разрешения православной русской государственности, когда руками безумцев насильно изгонялась благодать Божья из России, хранительница этой благодати Православная Церковь, в лице своих виднейших представителей молчала. Она не отважилась остановить злодейскую руку насильников грозя им проклятием и извержением из своего лона. Она молча глядела на то, как заносился злодейский меч над священной главой Помазанника Божьего и над Россией». Николай Жевахов говорил, что еще за неделю до Псковского пленения Императора он умолял митрополита Киевского Владимира, бывшего в Синоде первенствующим членом выпустить воззвание к населению, что бы оно было прочитано в церквях и расклеено на улицах и добавил, что Церковь не должна стоять в стороне от разыгрывающихся событий, а ее вразумляющий голос всегда уместен, а в данном случае даже необходим. Предложение было отвергнуто. Пока Св. Синод с 3-го по 6-е февраля раздумывал и медлил, решал молится ли России за Царя, страшное, к краю погибели подводящее решение, в синодальной канцелярии ужасающей грудой накапливались телеграммы: «Покорнейше прошу распоряжения Святейшего Синода о чине поминовения властей», «прошу руководственных указаний о молитвенных возношениях богослужения о предержащей власти», «объединенные пастыри и паства приветствуют в Вашем лице зарю обновления церковной жизни», «все духовенство усердно просит преподать указания, кого как следует поминать за церковным богослужением». Под телеграммами подписи: Дмитрия архиепископа Таврического, Александра епископа Вологодского, Нафанаила епископа Архангельского, Экзарха Грузии архиепископа Платона, Назария архиепископа Херсонского и Одесского, Палладия епископа Саратовского, Владимира архиепископа Пемзенского. Они ждали указаний, забывши тысячелетний благодатный опыт русского православия, опыт верности Царю Богопомазанника, опыт благословленный патриархом Гермогеном, святым поборником против первой русской смуты: «Благословляю верных русских людей подымающихся на защиту веры, Царя и Отечества, и проклинаю вас, изменники!». 5-го марта 17-го года в Могилеве, не убоявшись гнева Божьего, не устыдившись присутствия государя, штабное и придворное священство осмелилось служить литургию без возношения Самодержавного царского имени. Вспоминает генерал-майор Дубинский: «В храме стояла удивительная тишина, глубокое молитвенное настроение охватило всех пришедших сюда. Все знали, что в церковь прибыл в последний раз Государь, еще два дня назад Самодержец величайшей Российской Империи и верховный главнокомандующий русской армии, а на ектеньях поминали уже не Самодержавнейшего Великого Государя нашего Императора Николая Александровича, а просто государя Николая Александровича. Легкий, едва заметный шум прошел по храму, когда была услышана измененная ектинья. «Вы слышите, уже не произносят «Самодержец!», - сказал стоявший впереди меня генерал Нарышкин». Многие плакали». Это свершилось в присутствие великой православной святыни – Владимирской иконы Божьей Матери, привезенной вставку перед праздником Пресвятой Троицы 28 мая 1916 года. Икона, благословившая начало русского царства, нерушимое многовековое стояние ее, узрела в тот час, как Россия открыто молится за царя. Уже на завтра этот самовольный почин был укреплен решением Святейшего Синода. «Марта 6-го дня, Св. Синод выслушав состоявшийся 2-го марта акт об отречение государя Императора Николая ІІ за себя и за сына от престола государства Российского и о сложении с себя верховной власти и состоявшийся 3-го марта акт об отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприятия Верховной власти, впредь до установления в учредительном собрании образа правления и новых основных законов государства Российского, приказали: означенные акты принять к сведению и исполнению и объявить во всех православных храмах – после Божественной литургии с совершением молебствия Господу Богу об утешении страстей, с возглашением многолетия богохранимой державе Российской и благоверному Временному правительству ея”. Так Синод благословил не молится за царя и Русское царство. И в ответ, со всех концов России неслись рапорты послушных исполнителей законопреступного дела: «Акты прочитаны, молебен совершен, принято с полным спокойствием, ради успокоения и просьбы желания духовенства по телеграфу отправлено приветствие председателю государственной думы». Кто в Церкви в те дни ужаснулся? Кто вздрогнул в преддверие грядущей расплаты за нарушение одного из основных законов православной Российской империи? Император, яко христианский Государь есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, в сем смысле Император именуется главою Церкви. Имена верных своему главе иерархов Церкви мы знаем наперечет. Их мало, их очень мало. Митрополит Петроградский Питирим арестован 2-го марта вместе с царскими министрами, а 6-го марта, постановлением Св. Синода уволен на покой, Митрополит Московский и Коломенский Макарий уволен на покой с 1-го апреля 1917 года, архиепископ Харьковский и Ахтырский Антоний заявивший: «От верности Царю, меня может освободить только его неверность Христу», вскоре он изгнан их Харькова на Валаам, епископ Тобольский и Сибирский Гермоген мученической смертью запечатлевший верность Царю и его Семье – утоплен «красными» в Туре в 1918 году, епископ Камчатский Нестор возглавил единственную попытку спасения царской семьи, архиепископ Литовский Тихон – будущий патриарх, в последствие посылавший государю в заточение благословение и просфору вынутую по царскому чину через епископа Тобольского Гермогена. О верности царю других в священноначалии ничего не известно.

Так случилось, что большие люди Церкви возомнили себя больше царя, а следовательно больше Господа. Они забыли, а может и не знали предупреждение отца Иоанна Кронштадского о грядущем цареотступничестве. Если мы православные, то мы обязаны веровать в то, что Царь не идущий против своей облагодатственной совести не погрешает. И вправду, Господь управляющий народом через Своего Помазанника может ли ошибаться? Но тогда большие люди Церкви несомненно в дьявольском наваждении рассудили, что Царь грешен, немощен, недалек, и для завоевания гражданской свободы они призвали русских православных христиан доверится Временному правительству, они безоглядно поверили в никогда не существовавшее отречение царя невозможное ни по каким законам Русского царства и православной церкви, на которое император Николай Александрович не согласился бы и под угрозой смерти. Они благословили цареотступничество. Вот обращение Св. Синода верным чадам Святой Православной Церкви: «Да свершилась воля Божья. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на новом пути». Горько сегодня читать эти строки, ибо мы знаем о том «счастье» и о той «славе» которые ждали Россию без царя, а потому и Россию без Бога. Когда большие люди церкви благословили цареотступничество, маленькие люди ее, верные чада, промолчали. Маленькие люди посчитали себя слишком маленькими чтобы отстоять Русское царство. Не встала православная Русь спасать своего Белого Царя!

Отшатнулись от императора и те из духовных, кто по долгу своему должны были ни на шаг отступать от него. Заведующий придворным духовенством протопресвитер придворных соборов Александр Дернов «смиренно испрашивает указаний Синода относительно того как будет в дальнейшее время существовать все придворное духовенство, чем ему кормится и кому подчиняться?». Из 136 человек причтов придворных соборов и церквей протоиереев, священников, протодьяконов, дьяконов, псаломщиков ни один не последовал за государем в заточение, ни один не разделил с ним его мученического креста! Что говорить, были среди пошедших на крест за императором дворяне. И дворянин доктор Боткин писал из екатеринбургского заточения: «Я умер. Умер для своих детей, для друзей, для дела, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца». А дворянин генерал-адъютант Татищев вспоминал о своем решении на просьбу государя поехать с ним в ссылку, на такое монаршее благоволение, у кого ли могла позволить совесть дерзнуть отказать государя в такую тяжелую минуту?! Были среди верных слуг царевых крестьяне и мещане, и камердинер государыни крестьянин Волков о своей верности царю говорил просто: «Это была самая святая чистая семья». Были у Семьи верные слеги иностранцы, иноверцы. Англичанин Гиббс и француз Жильяр. Духовных лиц среди последовавших за царем в заточение не было. Епископ Екатеринбургский Григорий поведший с большевиками примирительно соглашательскую политику имел возможность не только облегчить положение узников, а если бы желал и помочь их спасению. Однако ничего для этого не сделал. Уже после злодейского страшного убийства на допросе у Соколова он даже не выразил сочувствия мученикам. Екатеринбургский священник отец Иоанн (Сторожев) трижды служил обедню в Ипатьевском доме. Был рядом с государем накануне его смерти, но и обмолвится словом не решился. Страшно было. Как же, на обедне присутствовал сам комендант Яровский известный своей жестокостью. Зато с этим иудеем, палачом, священник нашел время поговорить о своем здоровье – кашель одолел. Но именно этому человеку, носившему звание священнослужителя, позже он станет адвокатом, волей Божьей довелось приготовить государя и семью Романовых к последнему смертному пути. Причем сам Сторожев, понял это уже много позже совершенного убийства. Следователю Соколову отец Иоанн об этом рассказывал так: «Став на свое место, мы с дьяконом начали последование обедницы. По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитвословие: «со святыми упокой…», почему то на этот раз, дьякон вместо прочтения запел эту молитву. Стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава. Поют «со святыми упокой» при отпевании и на панихиде, но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади меня члены семьи Романовых опустились на колени. Когда я выходил, и шел очень близко от бівших Великих Княжен, мне послышались едва уловимые слова: “Благодарю”. Царская семя, - с удивлением отмечал Сторожев – выражала исключительную почтительность к священному сану». При входе в зал священника отдавая ему поклон. Сам же Сторожев, не имел воли выразить почтительность к священному сану царя, “и лишь, - как он сам говорит, - молчаливо приветствовал Семью”. “Молчаливо приветствовал”, какое страшное признание в цареотступничестве стоит за этими словами! Еще недавно, он дерзнуть не мог, помыслить даже о чести оеазаться вблизи Помазанника Божьего, а теперь, “молчаливо приветствовал” Его Величество, то есть кивал ему головой. Отвергая в страхе иудейском голос совести, что Царь остался царем, что воля людская отвергшая его Самодержавие и призревшая его Помазанничество – ничто в очах Божьих! Такие как Сторожев спешно собирали соборы и собрания в уездах и губернях, чтобы засвидетельствовать свою поддержку новому строю. А на самом деле, чтобы предать поруганию Царство. Вот эти телеграммы: “Духовенство г. Екатеринодара выражает свою радость в наступлении новой эры в жизни православной Церкви”, “Омское духовенство приветствует новое условие жизни нашего отечества как залог могучего развития русского национального духа”, (из Новолузенска) “Отрекаясь от гнилого режима, сердечно присоеденяюсь к нлвому. Прот. Князев”, “Общее пастырское собрание г. Владивостока приветствует обновленный строй”, “Прихожане Четинской волости Каинского уезда Томской губерни просили принести благодарность новому правительству за упразднение старого строя, старого правительства и воскресенгия нового строя жизни (???) священник Михаил Покровский”, “Духовенство Чинбадского округа Пензенской епархии вынесло следующую резолюцию – в ближайший воскресный день совершить Господу Богу благодарственное моление за ниспосланое богохранимой державе Российской обновление государственного строя, духовенство округа по собственному своему опыту пришло к сознательному убежденю, что рухнувший строй давно отжил свой век”, “Тульское духовенство в тесном единении с мирянами собравшись на свой первый епархиальный съезд считает своим долгом выразить твердую уверенность, что православная Церковь возродится к новой светлой жизни на началах свободы и соборности”, (из Лабенской, Екатеринодар) “Вздохнув облегченно по случаю дарования Церкви свободы собрание священноцерковнослужителей принимает новый строй”. Духовенство всей России, от Витебска до Владивостока, от Якутска до Сухума представленно в таких вот телеграммах. Как затмение нашло на этих облеченных долгом людей доверихшився революционной пропаганде, начитавшихся газетной травли, напитавшихся кромольным духом демократии, в безотчетности что нарушают присягу принесенную ими при поставлении в священнический сан на верность Государю Императору, которую Государю Император для них не отменял. “Обещаюсь и клянусь, Всемогущим Богом пред Святым Евангелием в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природнему всемилостевейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу Самодержцу Всероссийскому и законному Его Императорского Величества Всероссийского Престолонаследнику – верно и нелицимерно служить и во всем повиноваться не щадя живота своего до последней капли крови. В заключение сего клятвенного обещания моего целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь.”. Как можно было не ведать православному священству, что нарушение присяги принисенную ими на Евангелии, что осквернение ими крестоцелования навлекут на них страшные бедствия. Ведь отречение от Царя-Помазанника Божьего являлось отречением от Самого Господа и Христа Его, но это в тот час никого не пугало. Одна за другой неслись в Св. Синод телеграммы: “Оберпрокурору Святейшего Синода 10 марта 1917 года из Новочеркаска. Жду распоряжения относительно изменения текста присяги для ставленников. Крайняя нужда в этом Подонской епархии. Архиепископ Донской Митрофан”. Чудовищно, но ставленической присяги священника царю отнеслись как к устаревшему и должному быть измененному обычаю, не более. Так стоит ли удивляться размерам бедствий, что карающей десницей послал Господь на Церковь?

Март 1918 года - убит священник станицы Устилабенской Михаил (Лисицын), три дня его водили по станице с петлей на шее, глумились, били. На теле оказалось более десяти ран, голова изрублена в куски. Это отсюда, из Лабенской неслось в Синод приветствие собрания священнослужителей новому строю.

Апрель 1918 года – в Пасху, под святую заутреннюю, священнику Иоанну Приворовскому станицы Низамаевской, что рядом с Екатеринодаром, выкололи глаза, отрезали язык и уши, живого закопали в навозной яме. Духовенство Екатеринодара всего год назад выражало радость от наступления новой эры в жизни Церкви.

Весной 1918 года, в Туле большевики расстреляли крестный ход из пулеметов. Совсем недавно тульское духовенство в тесном единении с мирянами надеялось на возрождение Церкви «к новой светлой жизни на началах свободы и соборности”.

Июль, 1918. Архиепископ Донской и Новочеркасский сброщен с высокой стены и разбился насмерть. Это он четыре месяца назад торопил Синод с изменением текста присяги для ставленников.

Март, 1920. В Омской тюрьме убит архиепископ Сильвестр Омский и Павлодарский. Это подчиненное ему духовенство одобряло телеграммой новые условия жизни Отечества.

Армия и Церковь – две организованные русские силы, которые согласно Законам Русского Цорства и приносимой каждым из служащих Присяге обязанны были защищать Русское Царство, Государя и Его Наледника до последней капли крови, нарушили и Закон, и Присягу и понесли за это наказание, узрев в лицо, что есть чудо гнева Божия. Не видеть Божьего воздаяния за нарушение клятвы и за свержение Царя (именно за свержение, а не добровольное отречение!) в последовавших за этим революционных событиях – в большевистском восстании, в гражданской войне, в гонениях против Церкви – значит ничего не понимать в русской истории, совершающейся по Промыслу Божию. Судьбы Армии и Церкви являлись предтечей судьбы всего русского народа, который не мог не ответить за Цареотступничество, весь народ ответил за грехи многих из него. Именно в нарушении клятвы – Соборнорго Постановления 1613 года на верность русских царскому роду Романовых – причина нескончаемых русских бед.

Государя убила горстка “выродков земли родной», служившая иудеям, латышам, венграм, но грех Цареубийства лег на всех русских и будет лежать, отягощая Божьими казнями, доколе соборно не покаемся в содеянном. Ведь и Христа убили не многие иудеи, но грех Богоубийства лежит на всем их народе и будет лежать печатью богоотверженности до скончания веков. Наш же грех подобен иудейскому во всем, ведь иудеи прогнали Господа, а мы прогнали Царя, на котором благодатно пребывал Господь. Мы уподобились богоненавистникам иудеям в том, что поверили сочиненной ими лжи о черных делах Императора и Его Семьи, не Иоанну Кронштадскому поверили, говорившему: «Царь у нас праведной и благочестивой жизни», а газетным клеветам и вымыслам, умело внедряемым в сознание «читающей публики» еврейскими идеологами, которые две тысячи лет назад Господа Нашего Иисуса Христа оклеветали, «ложью схватили и убили» (Мф. 26, 4). Как когда-то евреи-богоубийцы «заплевали лице Христа и пакости Ему деяли» (Мф. 26, 67), ведомому на крестную смерть, так и русские выродки, обвиняя Царя и Царицу в измене, требовали расправы и даже останавливали на путях поезд, везший Семью в Тобольск, кричали: «Николашка, кровопийца, не пустим!». Превыше сил человеческих Царю терпеть поношения от своего народа, но Он, как Христос, терпел и молчал. Из Тобольска в Екатеринбург Его, Государыню и великую княжну Марию везли на телегах, устланных соломой, взятой от свиней. «Режим Царской Семьи был ужасен, их притесняли… Княжны, по приезде в Екатеринбург, спали на полу, не было для них кроватей». А Государь и Государыня говорили скорбя и терпя: «Добрый, хороший, мягкий народ. Его смутили худые люди в этой революции. Ее заправилами являются жиды. Но все это временное. Это все пройдет. Народ опомнится и снова будет порядок». Так говорил Сам Христос: «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят» (Лк. 23, 34).

Вторя еврейской пропаганде, мы называли Царя Кровавым, хулили Его матерными ругательствами в надписях на стенах Ипатьевского дома. Поносные слова на Царя и Царицу писали так, чтобы их видели царские дети, похабные частушки распевали так, чтобы их слышали царские дети. Мучители особо любили издеваться над детьми Императора, ведь это больнее всего сердцу родителей. Один из убийц, Проскуряков, на допросе у Соколова показал: «А раз иду я по улице мимо дома и вижу, в окно выглянула младшая дочь Государя Анастасия, а Подкорытов, стоявший тогда на карауле, как увидал это, и выстрелил в нее из винтовки. Только пуля в нее не попала, а угодила повыше в косяк».

Мы подобно иудеям-богоборцам, участвовали в убиении своего Богоносного Царя. Говорю «мы», потому что на нас сегодняшних лежит вина за грех предков, даже если бы убийц-иноплеменников были лишь рабочие Екатеринбурга, но ведь вся многочисленная русская челядь рядом с Юровским и Голощекиным, все эти охранники, водители, чекисты были извергнуты в Екатеринбург из разных концов России: Якимов – из Перми, Путилов – из Ижевска, Устинов – из Соликамска, Прохоров их Уфы, Осокин – из Казани, Иван Романов – из Ярославля, Дмитриев – из Петрограда, Варакушев – из Тулы, Кабанов – из Омска, Лабушев – из Украины…

Да, в Тобольске заправилами царского заточения были руководители местного совдепа: Дуцман, Пейсель, Дицлер, Каганицкий, Писаревский, Заславский, но непосредственная охрана царственных узников была почти сплошь русская! Да, это иудеи Свердлов, Ленин, Белобородов, Голощекин, Сафаров, Радзинский приговорили Царя к смерти, да, это Юровский первым выстрелил в Государя, но рядом с ним стоял и стрелял в русского Царя Павел Медведев, сысертский рабочий, первый подручный Юровского. Да, уничтожать тела царственных мучеников, замывать их кровь на полу и стенах, грабить их вещи приказывали жиды Юровский, Голощекин, Войков, Никулин, Сафаров, Белобородов… Но исполняли все это, не противясь и совестью не мучаясь, русские Леватных, Партин, Костоусов, Якимов, Медведев… Да, в Екатеринбургской «чрезвычайке» были сплошь нехристи: Горин, Кайгородов, Радзинский, Сахаров, Яворский, но это русская нежить Медведев говорил следователю Соколову: «Вопросом о том, кто распоряжался судьбой Царской Семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил… Я догадался, что Юровский говорит о расстреле всей Царской Семьи и живших при ней доктора и слуг, но не спросил, когда и кем было поставлено решение о расстреле».

Это мы, русские, предали Царя иноплеменникам, это мы, русские, стреляли в Его жену, Его детей и за верную службу иудеям получали свои сребреники. Уподобаясь Иуде-предателю, вопрошавшему у архиереев платы за Христа: «Что мне дадите, и я предам Его» (Мф. 26, 15). Вот документ-расписка через три дня после убийства: «20 июля 1918 года получил Медведев денег для выдачи жалованья команде дома особого назначения от коменданта Юровского десять тысяч восемьсот рублей».

Христос сказал об Иуде: «Добро бы было если бы не родился человек тот». (Мф. 26. 24) Лучше бы было не родится и тем русским Медведевым, что убили Государя, а после убийства «разделили ризы Его» подобно Христовым одеждам, растащили, как расклевали, скромное царское имущество: старые брюки с несколькими заплатами и датой их пошива на пояске «4 августа 1900 года», принадлежавшие Государю; кожаный саквояж, суконные перчатки, пуховые носки, два серебряных кольца великих княжон; бинокль; три вилки, термометр, рашпиль; гребешок, мыльницу, детские игрушки Наследника – оловянных солдатиков, пароходик, лодочку… Ботинки Государыни и сапожки великих княжон чекисты роздали своим женам и любовницам, пуховая подушка откочевала к комиссаровой жене. Не тронули иконы и книги. На полке остались стоять Новый Завет и Псалтырь, Молитвослов Императора, «Великое в малом» Нилуса, «Лествица» Иоанна Лествичника с пометками Государыни и ее же книга «О терпении скорбей». С иконы Федоровской Божьей Матери содрали золотой венчик и звезду с бриллиантами, обобранную оставили стоять на столе рядом с Богородичной иконой «Достойно есть», где в руках Богомладенца свиток со словами «Дух Божий на Мне ради Помазанничества Моего благовествует смиренным, следующим за Мной».

Троекратно отверглись мы Государя-Богоносца. Впервые – когда поверили мнимому царскому отречению. Другой раз – когда допустили заточение и гибель Государя. Ведь даже когда специально созданная комиссия Временного правительства не обнаружила за Семьей и Государем никаких преступлений (им ли было судить Его?), пленение продолжилось и жить Семье стало еще тяжелее. Вспомним Пилата, не нашедшего в словах Господа «ничего достойного смерти» и толпу иудеев, усилившую после того свой голос с требованием

распятия (Лк. 23). Русские люди отверглись Царя и в третий раз – когда промолчали в ответ на известие о Его смерти. И даже панихиды по Нему и Семье, отслуженные в Добровольческой Армии по приказу

А. И. Деникина, вызвали, если верить словам генерала, «жестокое осуждение в демократических кругах и печати». А ведь большевики боялись народного восстания в ответ на готовившееся ими убийство Царя. Они прежде запустили в газеты несколько ложных сообщений о расстреле Николая Второго в ожидании того, «что скажет на это русский народ». Русский народ не сказал ничего. И действительная гибель Государя и Его Семьи не повлекла за собой даже глухого ропота толпы. Неверующая Марина Цветаева, которую трудно заподозрить в симпатиях к монархии, с изумлением писала, как люди, слыша на улицах крики газетчиков о расстреле Царя, равнодушно отворачивали глаза, спешили по своим делам…

«И Русь спасать Его не встала», не встали русские люди спасать своего Царя, а должны были, обязаны были по долгу принесенной в 1613 году Соборной клятвы на вечную верность роду Романовых, по долгу христианской совести с ее природным монархизмом, по долгу национального стояния русских за русского Императора перед скопищем захвативших власть иноплеменников и иноверцев. Так стоит ли удивляться и сетовать при нахождении на Россию и ее народ нескончаемой череды национальных бедствий и безбожных правителей – кровь Его на нас и на детях наших. Нам, русским, отягощенным по сей день наследным грехом наших предков – грехом отречения от своего природного Царя – не будет прощения до соборного в том грехе покаяния – до того часа, когда русский народ, переставший в марте 1917 года молиться за Царя, возмолится Своему Царю, утвердившись в святости Его христианского подвига: «Святый Царю Николае, искупителю грехов наших, страстотерпче, великомучениче, моли Бога о нас!»